Анатолий Аврутин - Журнал «День и ночь» 2009 № 5-6
Бойцы лежали пластом. Минут через десять наверху невидимо заурчала машина, чиркнула фарами по чёрному небу, затем свет, поелозив по склону, упёрся прямо в колпак.
— Вот это Васька. Вот чёрт вятский. Ну, чего, славяне, выспались?
— Выспались. Дальше самое интересное начинается.
— Да, дальше самое. куда уж интересней. — Сержант сел. — Вот что. Товарищ лейтенант, я на лебёдках буду, а вы следите за подпорами. Чтобы намертво стояли. Если сорвётся, когда лебёдки перецепляем, — всё, хана. Вы уж там смотрите.
— Лады.
— Ну, чего мужики, подъём.
— Подъём так подъём.
— Прихлопнет он нас, как мух.
— Так… Кто ещё, кроме Кармаева, трусится. — Сержант встал, одёрнул гимнастёрку. — Чё, нет больше ссыкунов?
— Товарищ сержант, да я же не трусюсь, я так.
— Я тоже так. Берёшь кувалду и на лебёдках ломы забивать. Там, наверху, не прихлопнет. Смотри, только палец не придави, институтка.
— Ну, чего вы обзываетесь. Какой я проститутка.
— Институтка и проститутка — это разные люди, красноармеец Кармаев, — сержант почесал за ухом. — Хотя… Хрен их знает.
Летом ночь короче воробьиного клюва. Чуть только забрезжило, сержант отправил бойца кипятить чай. Мужики чуть на ногах держались.
— На эту лебёдку подтянем, и всё, шабаш. Товарищ лейтенант, разрешите перекур с отдыхом, а не то сдохнем на хрен.
Колпак прошёл почти половину склона, и до гребня оставалось ещё столько же. Было понятно, что если ничего не случится, то до верха его дотащить можно. Но что будет, когда он начнёт переваливаться? Вот там, на краю, всё и решится.
— Да я что. Я и сам чуть живой.
На лейтенанта смотреть было страшно. Трясущимися руками он пытался вытащить из пачки папиросу, но та пачка уже вся смята в комок.
— Может, махры?
— Давай. — Посмотрел на сбитые в кровь руки. — Закрути сам, я не могу.
Сержант понизил голос, наклонился ближе к уху Никошина.
— Товарищ лейтенант, вы не лезьте так под колпак-то. Пойдёт вниз, не успеете отскочить.
— Знаешь, Фролов, если пойдёт, мне и отскакивать не надо. Пусть лучше давит. В штрафбат не пойду! Я-то ладно, а отец позора не переживёт.
— Да, вот как жизнь разворачивает. Вчера как всё хорошо было.
— Было… — длинно вздохнул. — Я тут много за ночь чего передумал. Видимо, всё по справедливости. Заслужил я это.
— Да вы что, товарищ лейтенант.
— Заслужил. — Лейтенант хрипло, с придыханием, стал говорить быстро, словно боялся, что колпак накроет его, и он не успеет всё сказать.
— Я иногда такая сука был. Ты же видел. Ну, скажи, Фролов. Так? Не надо, я знаю. Я думал, я центр вселенной, и все, кто ниже, должны вокруг меня танцевать. Так мне и надо! — смял цигарку в руке. — Бог даст, вывернусь — другим буду. Нельзя такой сукой жить. Нельзя… — выдохнул. — Давай, сержант, поднимай ребят наверх. Надо отдохнуть. Я тоже пополз потихоньку.
Спали все вповалку, кто где приткнулся. Солнце, поднявшись почти в зенит, безжалостно жгло лежавших как попало людей. Жгло мстительно и зло. Они были чужими на этой земле. Они пришли, чтобы ранить её.
Лейтенант проснулся со звенящей от боли головой. С трудом встав, Никошин, шатаясь, дошёл до землянки, окунул голову в ведро с водой и держал её там, пока не начал задыхаться. Такой головной боли он ещё в жизни не испытывал. Звенело до тошноты, до ломоты в глазах.
Когда, щурясь от слепящего солнца, он вышел из землянки, сержант стоял на краю откоса и смотрел вниз. Молча, глянув на подошедшего Никошина, потёр виски, присел на корточки и сжал голову ладонями.
Лепёшка колпака замерла в десяти метрах от края склона. Она была похожа на огромную черепаху, карабкающуюся на гору.
— Ну, вот и дошли до главного. — Лейтенант сел рядом. — Если перевалит через край — наш фарт. А нет.
— Да. Подкопать бы склон поположе.
— Ага, и демаскировать точку. Тогда Зигаев и нас тут прикопает.
— Этот прикопает. Чего он такой злой.
— Кровь, наверное, собачья. — Никошин резко встал, охлопал галифе. — Всё, тянем. Была — не была.
На последний подтяг лебёдки закрепили всеми ломами, что были. Колпак медленно нарастал над краем откоса. Сержант, стоя на коленях руками дирижировал лебёдками, не давая провисать тросам. Пот заливал глаза, он утирал его рукавом, лицо его перекосило от напряжения, и смотреть на него было неприятно. Никошин, стоя на четвереньках, неотрывно смотрел, как нижний край колпака миллиметр по миллиметру отрывается от земли. Вот уже метр, полтора… Колпак закачался на точке перевала. Лейтенант бросился к нижнему краю, и с перекошенным от напряжения лицом, раскорячившись, плечом подпёр бетонную кромку.
— Тяните.е.е. же! Ну.
Продолжались эти секунды, казалось, неимоверно долго. Что такое лейтенант Никошин против трёхтонной махины? Муха, не больше. Но колпак, преодолев последние сантиметры, с глухим хлопком, плотно лёг на землю. Всё. Он тоже устал от долгой и мучительной дороги в гору.
Тишина словно повисла в прокалённом до звона небе. Солдаты приткнулись к горячей земле, кто где стоял, и лежали повергнутым войском. Никошин медленно поднялся, отряхнул галифе, поморщившись, промокнул разорванными краями кровь на коленях. Вид у него был как из молотилки. Всклокоченные волосы, чёрные круги под глазами.
— Ребята… Вы это… Вы простите меня, — хрипло откашлялся. — Простите. Если можете. Сукой я был. Больше не буду.
Солдаты глядели и молчали. Лейтенант посмотрел вокруг и, опустив голову, пошёл по склону в сторону ручья.
Метров через десять Никошин оглянулся. Колпак, совсем недавно многотонной махиной висевший над головой, готовый в любую секунду размазать его по склону, лежал, трусливо прижавшись к земле, словно дрессированный зверь. Сейчас его задача — затаиться. Лежи, колпак.
Колпак лейтенанта Никошина.
Библиотека современного рассказа
Зинаида Кузнецова
Зеркало
Виктору снился сон: жена его, Юля, приехала от матери, из деревни. Наконец-то! Целых полмесяца там прожила, мужа одного оставила на погибель от голода и холода. Он не любил, когда она надолго уезжала или уходила куда-нибудь, скучал без неё и дочки Лизы. После работы всегда спешил домой, несмотря на заманчивые предложения коллег и их язвительные реплики в его адрес.
От Юли пахло яблоками и пирогами, и Виктор счастливо улыбался — жизнь возвращалась в привычное русло. Он потянулся, чтобы обнять жену и…проснулся. А где Юлька? Он разочарованно вздохнул: всего лишь сон. Ну, ладно, ждать осталось немного, сегодня, в субботу, она обещала вернуться. Он с хрустом потянулся, опять зарылся лицом в подушку и хотел было уже уснуть, но вдруг подскочил, как ужаленный. Сегодня разве суббота? Сегодня же пятница, как это он перепутал! Он взглянул на часы: до начала работы оставалось менее часа, а автобус то ли ещё придёт вовремя, то ли нет. Он лихорадочно хватал одежду, натягивал носки — не хватало ещё опоздать! Тогда совсем пиши пропало, особенно с учётом того, что в отделе намечается сокращение и сотрудники ходят все на нервах. Умываться было уже некогда. Ладно, на работе умоется, а небритость ему даже идёт. Юлька вообще советует ему оставлять трёхдневную щетину — ей кажется, что так он выглядит интереснее.
Как это он мог перепутать дни! Вымотался, конечно, на работе, да вчера ещё соседка притащилась, чёрт бы её побрал! Прибежала, вся зарёванная: «Витя, можно я у тебя посижу, мой совсем свихнулся. Видишь, — она показала ему здоровый синячище под глазом, — ни за что ни про что. Совсем озверел».
— Да ты бы его не трогала, пьяного, а то сама всегда начинаешь, — Виктор был в курсе семейных скандалов соседей.
— Вить, ты что! — Зульфия подолом халата вытирала слёзы. — Разве ж я к нему лезу? Пришёл, как всегда, пьяный, стал орать, давай ему пожрать, а что я ему дам — денег третий месяц не приносит.
— Знаешь, Зульфия, разбирайтесь сами, а мне некогда, мне ещё к приезду Юли надо прибраться.
— Ой, приезжает? — оживилась она. — Наконец-то, а то и словом не с кем перемолвиться.
— Так уж и не с кем, — засмеялся Виктор, не раз наблюдавший, как Зульфия, встретив во дворе какую-нибудь знакомую, часами могла болтать с нею. «О чём вы с ней говорите? — спрашивал он иногда у жены, — она же такая глупая?»… «Да она как радиоточка включённая, никого не слушает, болтает без перерыва. С ней хорошо по телефону говорить — она говорит, а ты занимайся, чем хочешь, и иногда поддакивай или хмыкай», — смеялась в ответ Юлька. У соседки была привычка прийти часов в семь вечера, и пока не расскажет все новости и сплетни — не уйдёт.
Устав от её крикливого голоса, Виктор уходил в спальню, а жена мучилась, терпела, а что поделаешь! «Она уже скоро ночевать у нас будет», — недовольно бурчал Виктор.
